Большинству ребятишек в те времена было не до баловства. Лет с 12 мы считали себя вполне взрослыми, наравне со старшими участвовали в заготовке сена, дров. Во время уборки урожая вливались в семейные бригады по сбору яблок и всего, что выросло. На ребячьих плечах также лежали заботы по прополке грядок, поливу огуречных зарослей и кустов помидоров. Это уже в домашнем хозяйстве. И как бы ни манили берега реки, прежде чем купаться, нужно было сделать всё, что перед уходом на работу наметила мать.
Нелюбимая пора – это когда нужно отправляться на школьную практику. В Ильинском была только начальная школа – четыре класса. А в пятый класс и так до десятого нужно было ходить на центральную усадьбу в Дуванеи. На пришкольном участке в Дуванеях проходили и отработку. Занимались всё той же прополкой грядок, поливом. Иногда нужно было что-то прибить, покрасить школьный забор. Одним словом, обычная домашняя рутина, с которой любой малец и так уже был знаком по домашним делам. Так вот, чтобы два часа побегать с леечкой, приходилось топать до школы пять километров. И очень уж нам, взрослеющим мальчишкам, так нерационально тратить драгоценные летние деньки не нравилось. Не нравилось это и бригадиру, у которого во время сбора урожая смородины на вес золота были каждые рабочие руки.
- Дядя Семён, ну, поговори с директоршей, чтобы разрешила практику в посёлке проходить, мы каждый день будем приходить смородину собирать, - обещали мы бригадиру. И ведь не врали. Если отправляться на работу пораньше, то до обеда вполне можно было ведро смородины набрать, отнести её в дощаную будку к толстой приёмщице тётке Марусе, которая, пыхтя и отдуваясь на жаре, взвешивала на больших весах твою добычу и записывала показатель в большой журнал.
- Ну, вот. Рубль сегодня заработал. Ещё пойдёшь?
- Сегодня – нет, мы с пацанами на рыбалку договаривались.
- Ну, ладно, завтра приходи обязательно, зови всех, кто может, а то смородина опадать уже начинает, - пыхтела приёмщица, обмахиваясь цветастым платком.
Отработка на пришкольном участке была делом нелюбимым ещё и из-за того, что на тебя автоматически падала на это время обязанность покупать для всей семьи хлеб. В эту семью также попадала ещё корова Зорька, отправляясь её подоить, мать отрезала толстый ломоть, посыпала его солью. И нужно было видеть, с каким благоговением смаковала этот хлеб Зорька! В числе претендентов на свой кусок хлеба попадал и Дружок – верный наш лохматый спутник. Не было в те времена никаких собачьих кормов. Кусок хлеба в плошку, сверху половник супа или каши, того, что есть под руками, – вот и готов собачий обед.
Одним словом, хлеба семье было нужно много. Мать давала рубль. Нужно было купить две буханки белого по 20 копеек и три буханки серого по 16 копеек. Сдачу разрешалось тратить на своё усмотрение. А 12 копеек – это целое богатство. Можно было взять пакетик с рыболовными крючками, можно – два петушка. Как вариант – завалиться в сельповскую столовую и взять два стакана компота из сухофруктов, попросив подавальщицу положить побольше урюка, а водички поменьше. Хлеб в столовке сельпо стоял бесплатный, поэтому можно было вполне прилично подкрепиться перед дальней дорогой…
Отец наш умер молодым, когда мне исполнилось четыре года. Старшим мужчиной в семье стал брат Василий. Парень он был серьёзный и работящий, зря слов на ветер не бросал. После десятилетки он выбрал профессию отца – поступил в сельхозтехникум на экономиста. Да вот беда – во время осенней отработки, когда все студенты отправлялись на уборку урожая, сильно простыл, ночуя в поселковом клубе. Спали они прямо на полу, подстелив какие-то спортивные маты. Лечение затянулось, и пришлось Василию брать академический отпуск. А в отпуске, чтоб зря не терять время и финансово помогать семье, он устроился на пасеку помощником пчеловода.
Начались дни школьной отработки. Учительница, преподававшая ботанику, раздавала нам лейки и внимательно следила, чтобы всё проливали как положено, а не для создания впечатления влажности. Видя, что мы вымотались, как следует, она милостиво отпускала нас пораньше.
Теперь нужно было топать пять километров до дома, предварительно закупив в продуктовой лавке хлеба.
Семья усаживалась за стол. Мать разливала половником суп. А на столе – две буханки хлеба. Нарезать его на аккуратные куски – это была обязанность старшего брата. Василий брал буханку с обкусанной мною с одного края корочкой, молча отрезал это место и укладывал перед моей тарелкой.
- Нет у тебя, салага, никакой силы воли. Надо её воспитывать, - назидательно говорил он, увидев мою недовольную физиономию.
- Да ладно, Васенька, он ведь нёс этот хлеб, старался, - не выдерживала мать. - Давай, я этот кусок Зорьке вечером скормлю. Ей без разницы.
- Вообще мог бы всю буханку целиком слопать, - обиженно бурчал я. - Знаешь, как после отработки есть хочется?!
С трагедией на лице я брал ложку, хлебал суп и ел лишённый корочки хлеб.
- Вот завтра ни разу не кусну, увидите, какая у меня сила воли, - пообещал я, доедая мякиш.
Все присутствовавшие за столом весело рассмеялись. Только Василий посоветовав вначале прожевать, а потом говорить. Вот ведь зануда!
Как назло, ботаничка в этот день держала нас полные два часа. Приспичило ей срочно прополоть грядки с луком. Мало того, что из-за прохудившейся лейки сандалии у меня буквально чавкали от сырости, ещё и штаны на коленках испачкались, как я ни старался их уберечь от грязи. В продуктовый магазин я притащился, когда хлеб уже весь разобрали.
- Хлеб когда привезут? – спросил я у продавщицы.
- Да кто его знает, когда он припрётся, этот хлебовоз, - сердито бросила она на весы лист рыжей оберточной бумаги, а затем шматок раскиселенной кильки, которую покупала школьная уборщица. – Тёть Зина, когда вы успеваете столько кильки умять, ведь дня два назад три кило брали!
- Дак я борову нашему по горстке в варево кладу. Ох, он и чавкает, можно хоть из одной крапивы варить еду-то…
- Вот и навозись на вас товару, - пробурчала продавщица. – Вы половину скотине скармливаете…
Чтобы скоротать время в ожидании хлебовозной машины, решил прогуляться по другим магазинам. Особенно мне нравилось пошарить по полкам небольшой лавки с уценёнными товарами. Это было что-то вроде сегодняшних комиссионок. С каким-то трепетом я рассматривал старинные фотоаппараты, бинокли, с отливающими фиолетовым цветом просветлёнными стёклами, и прочую утварь. Здесь же висели гитары, и стояли, светя перламутровыми кнопками, гармони и баяны. Цены на всю эту уценённую красоту были заоблачные и недоступные для мальчишки из семидесятых годов. В этом магазине даже пахло по-особенному – чем-то заманчивым и дорогим. Мечтой пахло.
Молоденькая продавщица, вчерашняя десятиклассница, равнодушно смотрела на меня поверх очков.
- Брать чего-нибудь будем? Чего зря пялиться?
- Жалко тебе? Всё равно никого нет… Ну, и кукуй здесь одна, - огрызнулся я, - нехотя покидая уютный магазинчик.
У продуктового уже стояла хлебовозка, и мужик в неопрятном сером халате лениво носил в открытую дверь деревянные лотки с долгожданным хлебом. Около прилавка уже образовалась большая очередь. Я сунулся в её начало.
- Ты куда прёсси? Давай в очередь! - злобно зашипела рябая старуха в цветастой кофте.
- Да я уже стоял здесь, просто хлеб кончился. Вон у продавщицы спросите!
- Ничего не знаю, некогда мне за всеми смотреть, - отозвалась та, ловко скидывая в ровные ряды ароматные буханки.
Пришлось отправляться в самый хвост очереди и терпеливо ждать, когда все отоварятся. Время уже было послеобеденное, да и после трудовых подвигов на пришкольном участке в животе тоскливо урчало. Сложил купленный хлеб в сетчатую авоську. Вниз – серый хлеб по 16, а сверху – две большущие килограммовые буханки подрумяненного белого хлеба по 20 копеек. Теперь можно было топать домой по пыльной улице до молочной фермы, а потом – ещё километра четыре вдоль реки Белой. Этот участок хоть и большой, но двигаться по нему было веселее. Можно было остановиться возле какого-нибудь рыбака и посмотреть, как клюёт сегодня. Можно было присесть возле родничка, подставить ладошки под прозрачную струйку, тихо льющуюся из чугунной осклизлой трубы и пить воду, пока от её холода не начнёт ломить зубы и руки. Всё хорошо, но так есть хочется! Рука сама тянется к нарядному бочку буханки, но я вспоминаю своё данное в запале обещание и решительно забрасываю авоську с хлебом через плечо.
- Всё равно донесу, целенькими. Вот Вася удивится. Всем докажу, что есть у меня сила воли и выдержка.
Можно, конечно, было на сдачу взять себе маленькую круглую булку с повидлом, но с некоторых пор я стал складывать сдачу в ящик на чердаке. У меня появилась мечта – купить фотоаппарат и снимать самых дорогих людей. Маму в первую очередь. Девчат фоткать, которые нравятся… Я даже представлял, как заявлюсь в комиссионку и вывалю перед той очкастой врединой целую груду мелочи – пусть считает, ведь денег – на целый фотоаппарат! Только когда они накопятся, эти деньги?
Вот, наконец, овражек, через который – наш огород. Вижу мать, которая мотыгой ковыряет картофельные рядки. Скоро я буду дома!
Они появились, как из-под земли, но они так и появились. Чтоб скоротать дорогу, прямиком через овражек сиганули два студента из соседнего посёлка. Одного я даже знал – Толя рыжий, учился на военного юриста, и зимой на каникулах щеголял в нарядной шинели с золочёными пуговицами. Выскочив из овражка, они оказались как раз передо мной. Ростом они были выше меня чуть не на две головы.
- Пацан, чего несёшь? А, хлебушка! –Толя рыжий уже тянул с моего плеча авоську.
- О, я корочку люблю, - вторил ему напарник, уже держа в руках буханку белого. Он бесцеремонно оторвал корочку с одного конца и сунул её Толе рыжему, а вторую сорвал для себя. Изуродованную буханку он бросил обратно в авоську. И только тут до меня донёсся крик матери.
- Безобразники, вы чего делаете! Вот я вашим родителям всё расскажу! Ожадали, кобелины, ребятишек грабите, вот счас я вам!
Мать побежала с мотыгой в руках к калитке. Я вырвал из рук Толи авоську с хлебом и, вытирая вдруг выступившие слёзы, потащился домой. Рослые студенты с весёлым гиканьем рванули по тропинке к реке.
- Ни разу даже не откусил, - это первое, что я пробубнил встретившей меня матери.
- Да знаю, сынок, знаю, - прижала она меня к себе. – Не расстраивайся. Найду на них управу, - пригрозила она в сторону, куда убежали мои обидчики.
Когда мы сели за стол, Василий аккуратно отрезал корочку с оставшейся целой буханки и молча положил её перед моей тарелкой.
2023 г.
