Как красный кисель
- Ольга Дмитриевна, жива ли яблонька, о которой вы мне два года назад рассказывали? – первое, что спросил у встречавшей меня на крылечке хозяйки.
- В прошлом году она цвела обильно, все яблони тогда хорошо цвели, я не знала, куда яблоки деть. А в этом году на ней кустика три-четыре всего цвело. Яблочки вырастают неказистые, горькие, но она каждый год цветёт! Даже в этом году, когда все остальные яблони отдыхают, она набрала цвет. И я понимаю, почему она цветёт. Яблоня говорит: «Я же старая, меня же скоро срежут, уберут. А я живу, я опять цвету». Может показаться странным, но я её сравниваю с собой. Мне перевалило за восемьдесят, но всё равно я живя что-то знаю, что-то могу делать, что-то мне интересно. Вот так же, как яблонька изо всех сил стараюсь показать, что не надо меня ещё списывать.
- Ох, ты! – невольно вырвалось у меня, когда увидел в сенях букет из белой и сиреневой сирени. - Согласитесь, белая сирень - это какое-то украшение жизни. Сиреневая красивая, но белая её оттеняет. Надо сказать спасибо бельгийцам, они завезли её сюда.
- Конечно, белая - это сплошной шарм. Подождите, сейчас выключу телевизор, он у меня для фона разговаривает, когда время есть, слушаю. Сейчас Малышева рассказывает, но я её уже ненавижу, в каждой передаче говорит, что не надо есть, от этого мы толстеем. Ну не виновата я, что потолстела! А недавно она вообще выдала: «Сегодня мы на даче. Здесь, конечно, скапливаются кучки мусора. Но, знаете, после сорока лет и человек - это отброс природы». Так что, Александр Иванович, мы с вами мусорные кучи, бесстыдники.
- Не обращайте внимания, просто у кого-то звёздная болезнь.
- Сегодня у меня для вас много тем. Во-первых, мне двоюродная сестра принесла книжку «Из века в век», и там я нашла информацию о метеорите. Я вспомнила, когда мне было лет семь, были такие разговоры среди взрослых: «А в лесу полоса, как красный кисель разлит. Это не к добру, быть войне, быть войне». Это было в сорок первом, я тогда только это уловила, больше ничего. И вдруг в этой книге читаю: «…Жители города районного подчинения видели огненный шар, нёсшийся в тёмном небе с огромной скоростью. Это был Катавский метеорит, о котором известно очень мало. По словам очевидцев, во время полёта огненного шара на землю падали осколки. Днём, в поле у села Орловки, в двадцати километрах западнее Усть-Катава, обнаружили полосу шириной в восемь метров и длиной около одного километра, уходившую в лес. Были взяты образцы клейкого вещества, состоящего из мелких частиц». Вы представляете? Значит, я правильно помню, что говорили - как кисель. «Через два месяца в двух километрах от села Тюбеляс обнаружили яму полуметровой глубины. В яме и вокруг неё нашли серо-бурые обломки неизвестного вещества, напоминающего шлак. Все находки были переданы в лабораторию Усть-Катавского завода для анализа. Начавшаяся война прекратила исследовательские работы по изучению метеорита». Всё это подтвердило мои воспоминания.
Слепой солдат
- Александр Иванович, прежде чем говорить о родословной, давайте ещё отвлечёмся на минуту. Моя родная тётушка Валентина Ивановна жила в Юрюзани. Она была замужем за Александром Тимофеевичем Малаховым. Он после войны пришёл инвалидом – одной руки вообще не было, на второй только два пальца, совершенно слепой, глаз не было, одни ямы. Из госпиталя его привезла медсестра. Одно время они жили в Усть-Катаве, здесь он и умер и был похоронен на нашем кладбище. Потом тётя Валя заболела, и мы её перевезли в наш дом. Она у нас и умерла. А когда перевозили, сказала: «Как же меня без сундука повезёте?». Привезли и её сундук и поставили на терраске. Заглянула – махришки какие-то. Потом к её махрам свои прибавили. А в прошлом году думаю – выкинуть уже всё надо, а в сундук что доброе положить. Стала разбирать и обнаружила портрет её мужа. А за картонкой на обратной стороне нашла фронтовое письмо. Конечно, не сам писал, а кто-то под диктовку. Я его прочитаю: «Здравствуй, Валечка! Шлю я тебе горячий, сердечный привет, массу наилучших пожеланий в твоей жизни, но не в такой, какой ты сейчас. Наконец-то, Валечка, я дождался от тебя письма, которого очень долго ждал. Валечка, в этом никто не виноват, ни ты, ни я, виновата моя перевозка в связи с ранениями. Валя, ты спрашиваешь, во что я ранен? Ранен я очень тяжело и переживаю больше про болезни. Ранен я в обе руки, правой нет до кисти, на левой, только два пальца. Правый глаз вылетел, а левый будет видеть, но не скоро. Вдобавок к моим ранениям, получилось воспаление левого уха и нарыв в голове. Раздуло всю левую сторону головы, лежу, катаюсь по койке, перебираю всех богов и чертей. Укатился бы дальше, да койка узкая. Вот и все, Валечка, мои описания о моём ранении. Ранило меня от немецкой гранаты. Немцев было человек восемьдесят, а я был один, боеприпасы все вышли, немцы стали закидывать меня гранатами. Я стал их ловить и кидать обратно. И одну не успел кинуть, она разорвалась у меня в правой руке. Валя, если ты желаешь приехать сюда ко мне, то пиши скорей, я вышлю тебе вызов. А я пролежу ещё месяца два. Вот так, Валечка, я описываю тебе всё, если я тебе нужен, то я приеду домой, а если нет, то напиши. Всё, пока, до свидания, крепко целую, Саша. Привет Гордеевым и всем родным. 1 ноября».
- Да, тяжело всё это слушать. Сколько их искалеченных пришло с войны.
- Надо передать это письмо в музей. Столько лет оно пролежало в сундуке, тётя Валя умерла в семьдесят шестом году, а Александр Тимофеевич - в начале пятидесятых.
И тут нашу беседу с Ольгой Дмитриевной прервал гудок.
- Александр Иванович, страшно рада заводскому гудку, до слёз, - после небольшой паузы сказала хозяйка. - Потому что это жизнь завода, жизнь города: гудит - значит, завод живёт, город живёт. Я же выросла на этом гудке.
