Отец... Вот уже двадцать шесть лет его нет рядом, и с каждым годом мне всё больше его не хватает.
У каждого поколения свои жизненные испытания, накладывающие отпечаток на характер людей. Не исключением был и мой отец.
Моего папу звали Виктор Михайлович Запьянский. На первый взгляд, характер у него был довольно суровый. Он не умел проявлять своих эмоций и ласк по отношению к близким. А иначе и быть не могло, потому что детство у него случилось военным, тяжёлым и голодным. Его отец, мой дед, погиб на фронте, и четырнадцатилетнему пацану пришлось бросить школу и пойти работать на завод учеником токаря. Росточка он был небольшого, до станка не доставал, и мастер ставил ему под ноги ящик для снарядов, чтобы парнишка мог работать.
Папа, как и любой мальчишка того времени, мечтал поехать на фронт, бить фашистов, боялся, что не успеет, и война кончится. Поэтому в 45-м году, прибавив себе возраст, ушёл добровольцем в армию. На фронт он не попал, война действительно скоро закончилась. Но семь лет прослужил в танковых войсках на Дальнем Востоке, защищая рубежи Родины от милитаристической Японии.
Да, мой отец не умел выражать свои чувства словами. Но только спустя годы я стала понимать, как он любил свою семью: маму, меня и брата.
Папа очень уважал мою маму и гордился, что она работала учительницей. Когда однажды, устав от написания бесконечных планов к урокам и проверок тетрадей, она решила пойти работать на завод, он уговорил её не делать этого. «Ты не сможешь, потому что там матерятся, и я не хочу, чтобы тебя обижали!» — сказал отец маме. Сам он никогда при нас не выражался. Самыми ругательными у него было два слова: «сволочь» и «скотина». Во времена моего детства и юности они мне казались невообразимо грубыми, и я очень оскорблялась, когда слышала их из его уст в чей-либо адрес. Тогда я ещё не знала, что в жизни может быть иначе...
Когда родители поженились, и родились мы с братом, они решили строить новый дом, чтобы дети росли в комфортных условиях. Надо сказать, что в то время в Усть-Катаве дома строили в основном небольшие деревянные, что было связано с трудностью отопления в суровые уральские зимы. Планировка у всех практически одинаковая: крохотная кухонька с русской печью, маленькая прихожая (задняя изба), передняя (зал) и небольшая спаленка, отгороженная переборкой или шифоньером. Отец же решил построить большой шлакоблочный дом с паровым отоплением. Заложил он его сам, без мамы. Она в это время была на сессии, заканчивала учёбу в педагогическом институте.
Дом получился на славу, в нём разместились кочегарка для парового отопления, большая кухня и три комнаты: зал, спальня родителей и детская. Нам с братом отвели лучшую комнату, она располагалась на солнечной стороне, была очень светлой и уютной.
Авторитет отца в доме был непререкаемым. Слушались мы его беспрекословно. Иногда что-нибудь по-детски набедокурим, потом признаем свою вину, пообещаем, что больше так делать не будем, и просим маму не говорить папе. Самая большая угроза была — скажу отцу! Но так ни разу и не сказала.
Военное детство наложило на отца свой отпечаток. Он был неприхотлив в питании, ел всё, что приготовит мама, сам разогревал себе обед и мог несколько раз подряд поесть один и тот же суп. Одежду носил буквально до дыр. Долго не мог привыкнуть к новым вещам и экономил, прежде всего, на себе. Зарплату всю до копеечки отдавал маме и никогда не спрашивал, куда и на что она её тратит. Ещё с войны он курил, бросить не мог, даже когда сильно заболел. Чтобы не тратить деньги на папиросы, папа сам сажал табак и по вечерам делал самокрутки, а потом курил. В кочегарке всегда лежал запас «козьих ножек» в баночке из-под леденцов, которые он брал на работу и угощал друзей и знакомых.
У отца было много увлечений и занятий: он любил рыбалку, собирать грибы, разводил кроликов. Но особой страстью для него была машина. Ещё в 50-е годы у него, одного из первых в нашем городе появился автомобиль «Москвич-401». Я до сих пор помню эту «чудо-машину»! Летом мы ездили на ней в лес за ягодами и отдыхать к пионерскому лагерю «Светлячок» на берег Юрюзани. Спуск к реке очень крутой, и туда мы съезжали без проблем, а вот обратно все выходили и дружно толкали наше семейное авто в гору. В начале 70-х этот «шедевр» советского автопрома отец сдал на металлолом. Взамен был приобретён «Москвич-412», который служил нашей семье более двадцати лет.
Ещё одно увлечение, которое передалось и мне по наследству, — это фотография. У отца были фотоаппараты «ФЭД» и «Зенит», которыми он снимал семейные праздники, родных, друзей и коллег по работе. С детства помню это таинство: в темноте зарядить и вынуть плёнку, отснять её, а потом напечатать фотографии, опять же в тёмной комнате, где горит красный фонарь. Затем карточки надо было положить в проявитель и закрепитель, прополоскать в воде. Потом была сушка на электроглянцевателе. Последнее часто папа доверял мне. Я очень любила это делать. Важно было не пересушить фотографии, и я бдительно следила за процессом сушки. Но однажды я перепутала провода и вместо глянцевателя включила утюг. Слава богу, отец вовремя увидел дымящийся стол, и пожара удалось избежать. И попало же мне в тот день!
Но больше всего мой папа любил читать. У нас была хорошая библиотека. Денег на покупку книг, а также подписку журналов и газет родители никогда не жалели. Очень много брали литературы в библиотеке Дворца культуры. В последние годы, когда отец уже сильно болел, я носила оттуда ему книги вязанками. Он и умер с книгой в руках.
Одно из самых ярких впечатлений детства — это семейные чтения. Вечером родители, я и брат садились в зале и читали. Сначала это делали мама и папа, а когда подросли мы, то читали все по очереди. Иногда книги заменял фильмоскоп. У нас было много диафильмов, и мы смотрели свои первые мультики дома, экраном служила русская печка.
А ещё каждый год папа ставил нам ёлку. Обычно это была пихта, которую привозили работники заводского гаража. Пахнущая лесом, морозом, смолой и хвоей красавица, наряженная игрушками, бусами и гирляндой. Эту семейную традицию он унаследовал от своих родителей. Очевидцы рассказывали мне о замечательных новогодних праздниках, которые устраивали мои дед и бабушка до войны.
Нашей с братом учёбой в школе отец никогда не интересовался. Наверное, знал, что с ней всё в порядке, потому что мама работала там же учительницей, и у неё всё под контролем. Ко мне в школу он пришёл один единственный раз — на выпускной вечер. Потом соседи рассказывали, как папа возвращался в этот день домой и всем, кого встречал на пути, показывал мой аттестат, хвалился, что дочь хорошо окончила школу.
Он был очень горд, когда я поступила в институт, сказал фразу, которую я запомнила на всю жизнь: «Учись, дочка! Мне война помешала, а ты учись! Я последнюю рубашку с себя сниму, а тебя выучу!» И выучил! Учить детей на стороне было трудно во все времена.
Когда летом я приезжала домой на студенческие каникулы, то частенько загуливалась с подружками допоздна. Мама ложилась спать, не дожидаясь меня. А вот папа всегда встречал меня, во сколько бы я ни вернулась. «Ты бы ещё утром пришла, — ворчал он сонным голосом, — мне же рано вставать на работу». На моё удивление, что он мог бы не беспокоиться и спать, отвечал: «Вот будут у тебя свои дети, я посмотрю, как ты поспишь!» Его слова оказались пророческими, и именно их я потом говорила своему сыну.
Я всегда поражалась, как мой отец, имевший образование всего 7 классов и школу мастеров, мог много лет проработать в должности инженера-испытателя на закрытом производстве. Но и эта дилемма недавно для меня была решена. Я случайно встретила одну женщину. Она спросила: «Вы — дочка Виктора Михайловича? Вы очень похожи на своего папу». А я действительно очень на него похожа. В детстве даже говорили, что я его копия. Оказалось, Валентина Илларионовна (так зовут эту женщину) долго работала с моим отцом. Она рассказала мне, что папа был высококлассным специалистом, знал своё дело, мог с закрытыми глазами разобрать по винтику и обратно собрать стенд, на котором работал. Наверное, это правда. У меня хранится трудовая книжка отца с большим количеством благодарностей за хорошую работу.
Ещё мой отец был настоящим коммунистом. Свято верил в правое дело коммунистической партии Советского Союза и до конца жизни не расставался с партийным билетом. Не сдал его, не выкинул и не порвал, как делали многие в постперестроечные времена. На выборах всегда голосовал только за коммунистическую партию и всегда аккуратно вносил партийные взносы. А когда из-за болезни уже не мог сам, то просил брата сходить и заплатить. Его партийный билет наряду с другими документами занял достойное место в семейном архиве.
Самой большой радостью и счастьем в последние годы жизни папы были внуки. Очень любил он моего сына Никиту, называл его своим самым лучшим другом, очень жалел Тимошу, восхищался дочкой брата Леночкой и гордился младшим внуком Алёшей — продолжателем фамилии.
Мы часто пересматриваем редкие кадры семейной кинохроники, где ещё живы мама и папа, а я и брат — молодые.
Годы идут. И недаром говорится, что с возрастом мы приходим к пониманию своих родителей. Это действительно так. И пусть эти воспоминания будут хоть и запоздалым, но признанием в любви моему отцу Виктору Михайловичу Запьянскому.
Я люблю тебя, папа!
Если вам тоже есть, что рассказать о своих родителях, то приносите материал в редакцию газеты.
