Хорошо запомнилась первая встреча с молодым историком лет двадцать назад, Ирина Юрьевна тогда ещё носила девичью фамилию, а я только начинал работать в редакции. Мне нужны были городские новости, и, подходя к первой школе, я увидел на оградке раскинутые для сушки палатки. Как оказалось, школьники только что вернулись из археологической экспедиции. Тогда впервые и познакомился с руководителем научного похода Ириной Юрьевной Носковой. Конечно, за эти годы не раз встречались по школьным делам, забегал к ней в кабинет, спрашивал что-то из истории Усть-Катава. Знал ещё, что она занимается тяжелейшим делом — составляет расписание для учителей, а там только попробуй ошибись, поставь не так урок — скандал обеспечен. Слышал также о её беде, у Ирины Юрьевны больной ребёнок — тема, о которой не принято громко говорить. И точно могу сказать: никогда за эти годы не рассказывал в газете о педагоге Зубаревой, слишком скромная она, неброская, я бы сказал, ей присуща такая тихая интеллигентность и ненавязчивая доброта. А в этом году у меня как глаза открылись, собирал материал о купце Патрине, а Ирина Юрьевна приходится родственницей семье Патриных-Клоковых, и она по моей просьбе принесла несколько вещиц из родового дома Клоковых. Много чего я почерпнул из этой встречи, Ирина Юрьевна просто кладезь своего семейного рода, истории нашего города. Но особенно по душе мне пришлись её слова: «Мне нравится держать эти вещи в руках, всё перебирать, я знаю их историю, историю поколений. И это было всё в одном доме, в доме, где жили Клоковы и где сейчас мы живём. А это золотая брошь моей прабабушки, я и сейчас её ношу, как память». И что удивительно, она непросто всё это хранит дома на полках и в сундуках, как скупой рыцарь, а постоянно приносит для экспозиций в школьном музее. Поэтому и состоялась новая встреча с Ириной Юрьевной. Кроме семейного альбома, она на этот раз принесла латунный крестик, лествочку и кнут.
Династия от дедушки Филиппа Петровича
— Вы просили посчитать, сколько лет моей педагогической династии, — говорит Ирина Юрьевна. — Сосчитала — нашей семейной педагогической династии более двухсот лет. Если брать деда Носкова Филиппа Петровича, его детей и внуков, то в целом получается одиннадцать человек, так или иначе связанных с педагогической деятельностью. Школьные учителя — это сам дедушка, две его внучки и моя двоюродная сестра в Краснодаре. Среди одиннадцати человек у нас два кандидата технических наук. Если говорить о географии династии, то мы работаем в вузах Екатеринбурга, Москвы, Челябинска, в школе Краснодара. И ещё у меня двоюродный брат Юра, названный в честь моего папы, работает тренером по гребле на байдарках в колледже США, а его жена — тренер по кёрлингу. Его тоже отнесли к педагогической династии, но, правда, он работает не в нашей стране.
Основатель династии — мой дедушка Филипп, он из Башкирии, из села Карлыханово. До войны он стал учителем, начал учиться, но началась война. Воевал с сорок первого по сорок пятый, вернулся в школу, стал директором и директорствовал почти 40 лет. У дедушки было 6 детей, всем дали высшее образование, у всех по двое-трое детей, многие из них оказались в педагогике. Дед — учитель истории, папа у меня — вузовский преподаватель, он пять лет преподавал сопромат после окончания нашего Челябинского политехнического института. Папин брат Валентин окончил авиационный институт и какое-то время преподавал в авиационном колледже, тётя Алла преподавала в железнодорожном техникуме. И дальше, у Валентина сын Олег в Москве преподаёт, что-то связанное с физикой. Я в школе, брат Владислав — преподаватель вузовский, и ещё одна двоюродная сестра Галина в Краснодаре — учитель физики.
— Откуда корни этой тяги к учению, педагогике, не задумывались?
— Во-первых, интересные имена. Ладно, там у нас по маминой линии Реджик — Реджиналь, Флория… А по папиной линии такие имена — Соломея, Алфимья, Домна, Ульяна, Гордей, Давид.
— Это имена по линии Ваших прадедов?
— Да, все они жили в Белокатае, Юмазах, Ногушах, это всё Башкирия. Они русские, их переселили туда в 30-е годы, как раскулаченных. Не знаю, откуда переселили, теперь и спросить-то некого, а раньше я почему-то не интересовалась. Вспоминаю, как-то дедушка Филипп говорил, что у его дедушек были железные крыши. Ну, и судя по этим именам, мы думаем, что это были старообрядцы. Два года назад у моего двоюродного брата Егора перебирали старые фотографии и нашли оригинальный рисунок — портрет человека с окладистой бородой. И было подписано: «Отец нашей матери Серафимы», а имя не указано.
— То есть это Ваш прадед по линии бабушки Серафимы?
— Да-да, мы это точно знаем. И ещё одна интересная история: пару лет назад я решила поменять перья в подушках и нашла этот нательный крест. Причём подушки мне достались в наследство от бабушки. Дедушка Филипп был женат дважды, первая жена Серафима, и я точно знаю, что подушки от неё. Деда призвали в армию, и она в годы войны осталась одна с 3-мя детьми. Приходилось много работать, было очень тяжело, и только дед вернулся из армии, она умерла. Осталось трое детей — Валентин, Алла и Юрий. Моему отцу было полтора года, когда бабушка умерла в 1947 году. Дед женился второй раз, тоже на фронтовичке Ирине Васильевне. Я всю жизнь думала, что это моя родная бабушка, не подозревала, что это не папина мать.
В 1984 году умирает дедушка, а потом в 1987-м — бабушка Ирина, в честь которой меня и назвали.
— Ирина — в честь неродной бабушки, а так могли бы быть Серафимой Юрьевной.
— Да, но потому что папа был очень маленький, он её считал матерью.
Дедушка — человек партийный, директор школы, никакой религии быть не могло. А бабушка — фронтовичка, врач, и к религии спокойно относилась. После смерти деда она моей маме отдала подушки и наказала, чтобы подушки достались лично мне. Я ещё очень удивилась: «Мама, зачем они мне?». Потом про эту историю мы забыли. А лет пять назад я решила их перетрясти и в них нашла крестик. И тут мама вспомнила, что эту подушку бабушка Ирина просила мне отдать. Мы думаем, что этот крестик от первой жены деда. Так как он был против религии, она крестик спрятала и сохранила. И ещё от бабушки Серафимы осталась вот эта лествочка.
— Первый раз Вы меня золотой брошью удивили, теперь оказывается, ещё по наследству от Серафимы у Вас лествочка!
— Почему именно мне? При 15 внуках, девочек всего трое, и из девочек я старшая, как бы со мной больше общались. Многое от Носковых ко мне пришло, даже сам процесс воспитания был особенным. Дед вроде директор, учитель, но я не помню, чтобы нам читали нравоучения, чтобы с нами беседовали. Самое большое проявление любви — это на колено дед посадит, это максимум. Вот усть-катавские бабушка и дедушка пекли нам булочки, с нами летку-еньку танцевали, книжки читали. А когда мы к Носковым приезжали, у них такого не было. Например, за столом раньше деда есть нельзя было. Пока он не начнёт, пока бабушка не возьмёт, мы не будем есть. Такой порядок, что старший в семье — это отец. У бабушки усть-катавской можно было повредничать — это не хочу, это я не буду, лук ковыряю, сало не ем, у Носковых, если кому что не нравилось, то выходи из-за стола и всё. У меня мама городская, она даже, помню, плакала — как это ребёнка не накормили. Мы к ним ездили три раза в год: 9 мая обязательно, на сенокос и пасти скот.
— Как это пасти скот, что пастуха не было?
— Нет, в деревне все пасли по очереди. Хорошо помню, что мы пасли 4 дня, и на это время приезжали. Нам давали плётки, мама с папой шли по середине, а мы с братом вместо собачек бегали по краям, овец заворачивали. Один раз у нас кто-то потерялся, и это плохо было. И второе плохо — если стадо идёт и по обочинам собирает траву, это значит, что мы скотину плохо кормили.
— Это чей кнут Вы сегодня принесли?
— Вот он из Карлыханово, обычно ходил с ним мой брат. Он его привёз в память о дедушке Филиппе.
— Да Вы, похоже, уже все вещи в музей перетаскали?
— А я же потом заберу, у меня сейчас просто в музее тематическая выставка. Например, вот эти дедовские подстаканники, с ними связана интересная история. В годы войны, когда освобождали Европу, деду Филиппу попался человек, который чуть не умирал с голоду, и дед ему отдал свой хлеб. Позже этот человек деда нашёл и дал ему вот этот подстаканник. Дед его привёз с фронта и начал коллекционировать подстаканники. У него было 12 разных, после его смерти каждому ребенку по три досталось.
Выбор — папа, мама или Людмила Николаевна?
— Ирина Юрьевна, а как Вы-то пришли к своей профессии?
— Я росла в окружении технарей. Только дед — историк, один гуманитарий. Папа и мама — инженеры, и остальные родственники — все технические специалисты. Я всегда считала, что моя профессия будет связана обязательно с числами. Но Людмила Николаевна Куликова, наш классный руководитель, в десятом классе моим родителям постоянно говорила: ей надо в педагогический. Я сама этого не чувствовала, да и родители особо не ощущали, что я к педагогике тяготею, но Людмила Николаевна настаивала.
— А почему? Может быть, Вы были вожатой?
— Нет, никогда вожатой не была, я и в лагере-то была всего один раз за всю свою жизнь.
— Возможно, из-за дефицита преподавателей. А Вы отличница?
— В основном пятёрки были, три или четыре четвёрки только. Не знаю, не спрашивала никогда, почему она так настаивала. Мне было совершенно всё равно, на какой факультет поступать. Тогда папа предложил: давай, как дедушка, на историю.
— Как? У Вас не было любимых предметов?!
— Мне были более понятны физика и математика, нравились числа, я и сейчас в кабинете математики просто могу сидеть и считать. Люблю, когда всё систематизировано. Вот посмотрите, у меня в кабинете папки все строго по порядку разложены. И дома ничего хаотично не валяется.
— Ирина Юрьевна, да как же Вы на факультете истории оказались, Вы же прирождённый математик?!
— Мама с папой сказали: пойдёшь на историю, — смеётся Ирина Юрьевна, — вот я и пошла на историю. Состоялся семейный совет, меня посадили и сказали: ну, наверное, иди в педагогический. У меня есть характеристика от Людмилы Николаевны, мама сохранила, где Людмила Николаевна настойчиво рекомендует идти в педагогический.
И все родственники, и мама с папой закончили ЧПИ. Папа работал главным энергетиком на заводе, мама — начальник информационно-вычислительного центра. На всех семейных совещаниях они что-то считали, делали расчёты, когда дачу строили. Вот они и решили, что технарей надо разбавить. И я же не на исторический факультет пошла, как дедушка, у меня социально-экономические дисциплины, я — методист воспитательной работы. В принципе, мне была интересна история. Я же не пошла на биологию, если ничего в ней не понимаю, и на учителя начальных классов не пошла. Наташа Мамлеева пошла на физику и математику, Татьяна Куренкова пошла на русский и литературу, Мария Автина и Лена Коломиец — на начальные классы. Это все мои одноклассники, Людмила Николаевна всех нас организовала. Изначально я — преподаватель социально-экономических дисциплин: культурология, политология, философия, социология. И в экономике, и в социологии — цифры. Или взять ту же религию, я всё время выстраивала какие-то схемы, чтобы была видна структура.
— Не пожалели, что стали учителем?
— Нисколько не жалею, что пошла в педагогический, что работаю в школе. Вот мой брат преподавать больше не будет. Преподавательская работа у него объяснялась любовью к науке. А мне нравятся сама школа, атмосфера, учителя, дети. С родителями сейчас, конечно, работать проблемно, встречаются неадекватные. Раньше такого не было, спокойнее работали, работали именно с детьми.
— А с какого года Вы преподаёте?
— С 1992 года, Советский Союз уже распался, но ещё сохранилось уважительное отношение к учителю, к врачу. Приезжали в деревню к Носковым, и там сразу: дети приехали! Чувствовалось, как уважаемы учитель, врач.
— Вы сейчас работаете с родителями из 90-х. Мамочки с претензиями бывают?
— Ладно, мамочки, ещё и бабушки приходят. В том году ко мне одна бабушка с разборками в институт приходила.
— Скажите честно: не жалеете о своём выборе?
— Нет, не жалею. Спустя 30 лет работы в одной школе я не жалею о своём выборе. Спустя годы понимаю, что мне уже не важны какие-то звания, грамоты, чья-то любовь или нелюбовь… Для меня сегодня работа — это возможность немного отвлечься от семейных проблем, от болезни ребёнка. Я прихожу в школу и понимаю, что здесь я ещё нужна, нужны мои знания, здесь я и сама до сих пор узнаю много нового, те же цифровые технологии. Дети покажут что-то в телефоне, с ними и поговоришь, и отвлечёшься. Когда что-то рассказываешь ученикам, они так смотрят на тебя, что понимаешь — ты для них источник важной информации, знаний... Значит, не зря работаю.
— У Вас на доме памятная доска Героя Советского Союза Всеволода Клокова. Как он Вам приходится?
— Моей бабушки двоюродной брат, он в этом доме родился.
— У Вас есть награды?
— У меня? Нет, только грамоты. Папа — Заслуженный энергетик.
— На 1 мая президент награждал золотыми медалями Героев Труда, и там была учительница, которой за 80. Подумал: почему бы не награждать работающих педагогов? Встречал учителей, которых во времена Сталина награждали высшим орденом государства — орденом Ленина.
— Раньше работу оценивали, как работу, а сейчас всё мы смотрим, как родители скажут. Когда образование вывели в сферу услуг, с этого момента мы стали обслугой.
— Но ромбик за высшее образование у Вас есть, или Вы предпочитаете носить брошку прабабушки?
— Ромбик не ношу, но папа на демонстрации его надевал. В те времена всё-таки люди с высшим образованием не так часто встречались, поэтому гордились, что они специалисты с высшим образованием.
— Помните нашу первую встречу, когда Вы на школьной оградке палатки сушили?
— Я тогда лет десять занималась организацией спелео-архиологических экспедиций. К нам приезжали специалисты из Челябинска, Москвы. Наши ученики тогда поступали на археологический факультет МГУ, и мы всей школой ездили на раскопки. Тогда всё было проще, могли выехать целыми классами, начиная с пятого.
— Ирина Юрьевна, о чём мечтаете?
— У меня одна мечта — чтобы все были здоровы. И мама не болела, и муж не болел — никто. Раньше у меня работа на первом месте была, сейчас, конечно, семья.
Может, это старческое — всё о корнях, о родительском доме, а молодым свойственно покорять пространства, они «люди мира». Так было всегда, но в древности, это не так было массово и по времени растянуто в столетия. А сегодня время сжимается, как шагреневая кожа, пространства вообще нет, и у молодых часто дом там, где есть Интернет и розетка для подзарядки. Они комфортно себя чувствуют в любой точке земного шара, сменить дом, друзей и даже Родину — легко. Одним словом, эра цифры, эра пикселей! Но вот что интересно: как во времена Шекспира, так и во времена Тик-тока, чтобы быть человеком, нужны скрепы, которые незримой пуповиной удерживают человека в его обличье. Нет, жить можно, и как «перекати поле», в своё удовольствие, не думая о прошлом, не задумываясь о будущем. А потом? Жизнь-то не бесконечна... Когда слушал рассказ Ирины Юрьевны, как она в детстве открывала бабушкин сундук, как играла с плюшевым мишкой ещё прабабушки, кстати, он сейчас сидит на полке школьного музея, подумал: вот они, якоря, вот они, скрепы, и мы остаёмся людьми, только когда помним. А подстаканник, которым голодный немец отблагодарил русского солдата, — это же урок о важном для наших детей.
